Шкатулка с сюрпризом — японский сад в Иерусалиме

Лучшего места для Японского уголка в иерусалимском Саду Роз (Ган-Хаавродим), пожалуй, что и не придумать — он надёжно упрятан от посторонних взоров в небольшом ущелье за практически отвесными, насупившимися, цвета застывшего времени, стенами. Уникальный микроклимат и царящая в саду прохлада в любой, даже самый жаркий день — спасение от от изнуряющей знойной поволоки, летнее убежище для жителей Иерусалима. 

Впрочем, у меня создалось впечатление, что здешний Японский сад — место популярное в любое время года, для тех кто однажды открыл его для себя. И возможно дело здесь даже не в благословенной прохладе и уединении. Есть в японских садах какая-то особая энергетика, которая, как и всё неизведанное, всегда приманивает непосвящённых.

Большой пейзажный пруд, подпорная стенка из светлого камня с едва уловимым движением водного потока, что даже и не понятно откуда там взялся этот слабый ручеёк. Именно с этого мне хочется начать свой рассказ про Японский уголок, который оказался столь надёжно упрятан, что мы далеко не сразу нашли к нему подход.

Пышные заросли — эффектный красавец Ясень сирийский (F. syriaca Boiss), с мощным стволом и раскидистой кроной, на фоне стройных зарослей кипариса. Картина вполне привычная для Сада Роз, подобные композиции можно созерцать чуть ли ни в каждом его уголке. И случайному прохожему, обладай он орлиным взглядом и склонностью к критическому восприятию, вряд ли даже в голову придёт — "шкатулка" сия с двойным дном. Мы, предварительно изучив карту парка, чуть было не отчаялись в поисках вожделенного Японского сада. И это в феврале, когда листопадные деревья открывают пространства.

Водоём же интересен и без японских уголков — перепад высот и запруды, наделяющие водоворот лёгкой интригой. Пышные заросли Жостера вечнозелёного (Rhamnus alaternus), стойкого и неприхотливого кустарника, обеспечивают круглогодичную кулису и поставляют корм для птичек, которые слетаются сюда столоваться.

Мы, благополучно нарезав пару-тройку кругов, нашли-таки тайный вход в святилище высокого японского искусства. И гуляя по нему в самый обычный рабочий день, довольно долго, наблюдали весьма интересное явление. Девушка, сидящая на берегу, впрочем, как и молодая парочка в глубине сада, укрывшаяся от мирской суеты, за всё время нашего присутствия не двинулись с места. Даже, невесть откуда, набежавшие ребятишки, ураганом пронёсшиеся по извилистым тропинкам, не смогли нарушить особой умиротворяющей атмосферы. Мне думается, это и есть отличительная черта Японского сада — способность погружать, даже случайно забредших в его зону притяжения, в состояние особой внутренней сосредоточенности и отрешённости, оплетая словно тонкой невидимой паутинкой, запаковывая в укромный кокон, выход из которого лишь один — путь к физическому и духовному прозрению. Вот пока не прозреешь — наваждение не отпустит, коли уж угодил в японские сети.

Очертания обрыва, подбитые Фотинией (лат. Photinia) и Рафиолеписом (Rhaphiolepis), словно затянутые шёлком, поблескивая слоями и складками, меняют цвет и фактуру в зависимости от освещения. И эта многогранность древнего камня, буквально с первых шагов, наполняет ощущением присуствия на очередных раскопках, которым нет конца на земле израильской.

Площадка из светлого плоского камня — лёгкое вкрапление. Тонко и ненавязчиво раскрывает пространство.

Но главный сюжет, буквально на глазах, разворачивается уже внутри ущелья. Здесь, на совсем небольшой территории, каким-то непостижимым образом, причём всё гармонично, расположены практически все обязательные атрибуты Японского сада. И собрана небольшая коллекция растений, характерных для восточно-азиатского региона.

Необыкновенный фонарь, который я приняла за пагоду. Моему другу, которого фонарь со звездой Давида мало удивил — подумаешь, ещё одно колено изралево, просто оно оказалось японским, всё же захотелось прояснить ситуацию. Оказалось — это особый подарок японского императора Акихито, взошедшего на трон 7 января 1989 года и ознаменовавшего начало новой эры. Официальное название эры — Хэйсэй («Установление мира»). Есть такая традиция в японском летосчислении: новый император — новая эра, уже 125-ая по счёту. В подсчёте эр может и легко сбиться, но вот императоры все на перечёт :) Причём каждый оставляет след везде, где только возможно, даже в Иерусалиме. На фонаре высечено: "Восьмой год правления императора Акихито (период Хэйсэй)".

Вот где Израиль и где Япония? Культурный обмен или вездесущие сети глобализации? Или таки затерянное колено? С другой стороны — что ж бедному императору и подарок никакой не заслать в святой город?

Бамбук — элегантный участник японского представления. Куда ж без него? И всё явственней восточные мотивы — стройные побеги, как нельзя луше, задают нужную атмосферу. 

Извилистые линии, характерные для японского сада, во всём — мощение, декор, растительный контур. Даже поребрик, прямоугольная нарезка из традиционного иерусалимского камня, выложен изящной загогулиной.

В каждом японском саду, который мне выпало счастье посетить, обязательно есть отпечаток места, где он устроен. В Ган-Хаавродим — это, несомненно, подпорная стенка, облицованная белым камнем на особый, лишь израильтянам свойственный, манер. Вот покажи мне только маленький фрагмент с таким декором и уже никакой загадки — Израиль, во всём своём обличии.

В самой глубине Японского сада мироточит, драгоценная для Земли Обетованной, вода. Не всё ж о молоке с мёдом мечтать... Это совсем маленький источник, увидеть который можно лишь зимой, летом в Иерусалиме засуха.

Интересен мостик через ручей — пара, ровно выпиленных каменных плит, уложенных со сдвигом. И чаша для омовения, вытесанная из глыбы. Интересно — где тесали? Камень-то явно израильского происхождения.

И камень с иероглифами — практически философский и это уже без вяских шуточек. Благо Израиль англоязычен и с тыльной стороны его есть табличка, наш вольный перевод которой: "По сравнению с сущностью природы сущность человечества — это вода, необходимая для цветка также, как полная гармония для человеческой души". Великий эликсир жизни, пятый элемент — трансмутация низшей животной природы человека в высшую, божественную.

И пышные кочки Змеебородника японского (Ophiopogon japonicum), которому всё нипочём, что свет, что тень — злак с густой темной листвой.

Самые крупные деревья в Японском уголке — четыре платана, которые к японской флоре не имеют отношения. И выбор в их пользу мне слабо понятен — почему не клёны? Я видела в Ган-Хааврадиме прекрасные образцы Клена сирийского (Acer obtusifolium), он мало похож на привычные нам клёны и не сборасывает на зиму лист. Впрочем, может ввиду "вечнозелёности" его и не выбрали — как же в Японском саду без смены сезонов и листопада? А у платанов лист похож на кленовый, так же красив осенью — одаривает золотом Японский уголок. 

А вот присесть-то здесь особо и негде. Тихо подозреваю, что не спроста — иначе будет не протолкнуться. Всё продумано — подпитался японской философией, надышался неземными ароматами, пора и честь знать. Но, не на тех напали — израильтян, привыкших запросто сидеть где только вздумается, будь то даже грязный пол вокзала, подобным не смутить. И камни в зарослях вечнозелёной листвы Смолосемянника (лат. Pittosporum) вполне подходящий вариант. А весной, когда эта зелень покрывается некрупными восковыми цветочками с изумительным араматом, никто и не заметит мелочей, вроде отсутствия скамеек.

Но, на мой взгляд, несомненный фаворит Японского уголка в Ган-Хаавродим — ручей с рваными берегами. Встоль искусном исполнении, что затмевает все другие атрбитуты. А может просто потому, что в его очертания умело вплетена любовь и почитание природы. Нет здесь ничего наперекор и вопреки, реки вспять никто не поворачивал. По руслу, которое сам себе определил водный поток, его и отпустили наволю. Просто, как всё гениальное.

Берег, оплетённый ожерельем из камней, в шкатулке с драгоценностями. 

У каждого своя драгоценность, но каждая драгоценность заслуживает шкатулку.